Мне всегда нравилось отыскивать в этих пушистых комочках, похожих на «сладкую вату», воображаемые очертания разных зверушек. Вот - белая лисичка. Волшебным образом перьевые окончания небольшого облака превращались в узкую мордочку хитрого животного. Я Богдан Неседин. Завтра мне исполнится восемь.
Отличать вой падающей миномётной мины от шороха артиллерийского снаряда я научусь быстро. Если услышал звук летящей болванки, опасности нет. Это означает, что железяка пролетела мимо и, разорвавшись, ляжет на безопасном расстоянии. Смертельный снаряд придёт за тобой беззвучно.
При обстреле, если не успевал добежать до «ямы», просто падал на землю, прижавшись лицом к тёплому грунту. Тогда осколки, насвистывая свою ледяную песню, пролетали в метре над головой.
Яма
То, что я влюблюсь в эту чудесную девочку в сиреневом сарафане, было понятно с самого начала. Она разговаривала на украинском, а я, словно загипнотизированный, ходил за ней следом и слушал, как она щебетала едва знакомыми словами. Её родители переехали к нам в Иловайск из далёкого города с запада страны. Софийка была ребёнком из тройни. Когда она сидела ещё в животике у своей мамы, врач сказал, что столько деток никак не могут родиться здоровыми, и если не умертвить одного из эмбрионов, погибнуть могут все. Такая операция называется редукцией. Будущей роженице прокалывают место, где должен находиться плод, а затем, неродившемуся ребёнку иглой ломают грудную клетку. Если бы мама Софийки согласилась на это, смерть, с большой долей вероятности, могла достаться моей возлюбленной. Но тётя Света, так звали маму, ответила докторам «нет». Судьба подарила ей здоровых красивых дочек, среди которых была и моя невеста.
Целый год мы не расставались с Софийкой ни на один день. В прошлое лето днём гоняли на велосипедах, а вечерами сидели за её компьютером. Зимой ходили в одну школу и вместе смотрели мультфильмы на выходных. Очень часто мне снились сны о нашей свадьбе…
А потом наступил август 2014 года. Наш Иловайск то и дело переходил из рук в руки к разным сторонам этой кровавой бойни.
У военных действует принцип: если не знаешь, что тебя ожидает за дверью, первой туда заходит граната, а после того, как она разорвётся, следуешь ты. Именно так произошло, когда я с мамой и семья Софийки прятались в подвале нашего дома. Снаружи приоткрылась створка и по бетонному полу, с глухим металлическим стуком в нашу сторону покатился смертельный яйцеобразный предмет. Штуковина разорвалась вспышкой тысячи фотоаппаратов и грохотом падающего неба. У меня потемнело в глазах, и нестерпимой болью в ушах засел пронзительный звон. В дверной проём показалось красное лицо, обезображенное косматой рыжей бородой.
- Тьфу ты, опять гражданские!
Бородач смачно выругался и убрался прочь.
Я потихоньку приходил в сознание. Первой очнулась мама и бросилась ко мне. Её руки дрожали, она принялась вертеть мной в разные стороны, осматривая тело. Потом, убедившись, что всё в порядке, прижала к себе и зарыдала.
Первой моей мыслью была, цела ли Софийка? Я вырвался из объятий и обернулся к тому месту, где находилась моя любовь. Тётя Света сидела на корточках и прижимала к своей груди тройняшек. Своими ладонями она закрывала им глаза, её тело трясло, а рот жадно хватал воздух. У её ног лежало бездыханное окровавленное тело мужа.
Впервые в своей жизни я увидел смерть. Это потом она станет сопровождать меня всюду, следуя за каждым шагом, подсматривая за мной во все щели. Врут те, кто говорят, что к смерти можно привыкнуть. Когда погибают люди, каждый раз ты испытываешь невыносимое чувство несправедливости от того, что взрослые, призванные Богом сделать детство счастливым, уничтожают чьих-то родителей. В нагрудных карманах убийц лежат фотографии жён и детей. Перед боем они целуют мятые квадратики бумаги с изображением своих близких, и с чистой совестью, с полной уверенностью в святости своей миссии, уничтожают чужие семьи… Вам всё ещё кажется, что к этому можно привыкнуть?
Прятаться в подвалах стало смертельно опасно. Мы не могли больше оставаться в черте города под перекрёстным огнём. Нашими мамами было принято решение покинуть свои жилища и искать убежище в полях, вдали от артиллерийской стрельбы. Взяв с собой самое необходимое, мы тронулись в путь.
Жарким летом невозможно долго хранить продукты неиспорченными, поэтому в наши сумки предусмотрительно был помещён небольшой запас рыбных консервов, хлеба, воды и большое количество некой дряни, без которой мы вряд ли смогли бы выжить столько дней. Чесночная паста - так я назвал это тошнотворное блюдо. Уж не знаю, кому в голову пришла идея пропустить через мясорубку чеснок и сало, но первые дни нашего скитания кушать это было совершенно невозможно. Зато «гадость» обладала одним удивительным свойством. Расфасованная мамой в пустые металлические банки, паста, ничуть не меняя своего противного вкуса, оставалась пригодной к потреблению даже в пик августовского пекла. Мы мазали её на хлеб, а когда тот подошёл к концу, просто ели ложкой. Много, конечно, не проглотишь, но «штуковина» оказалась очень сытной и быстро утоляла голод.
В первый же день мы поняли, что, несмотря на дневной зной, ночевать в открытом поле без укрытия очень холодно. Да и прятаться от осколков и шальных пуль куда надёжнее в убежище. Но здесь появилась сложность. У нас не было с собой ни лопаты, ни чего-то, что помогло бы вырыть траншею, вместившую двое взрослых и четверо детей. Проблема решилась сама собой. В ближайшей лесопосадке мы обнаружили труп в камуфляжной форме. На солдате был бронежилет, а вынутые оттуда пластины отлично подходили, чтобы использовать их в качестве приспособления для копания земли.
Три дня ушло на рытьё нашего убежища. Мы прозвали его «ямой». Мамины руки, нежные, мягкие, всегда пахнущие ароматным кремом, превратились в месиво из крови и волдырей.
Кот в шкафу
Это случилось в одну из вылазок в город в поисках еды. Мы шли за картошкой, мешками с которой была забита лоджия в квартире Софийки. Картошку можно запекать в золе, это куда вкуснее сально-чесночной бурды.
Кирпичная пятиэтажка, на удивление, осталась практически неповреждённой обстрелами. Украдкой мы пробрались к дому и встали перед покосившейся деревянной дверью подъезда. Дом, в свою очередь, уставился на нас тёмными глазницами пустых окон.
- Держимся вместе! Богдан, не отпускай мою руку! - скомандовала мама, и вшестером мы зашагали вверх по ступенькам.
Ноги скользили по стреляным гильзам, глаза выхватывали фрагменты стен, изувеченных пулями. Видимо, внутри шла ожесточённая перестрелка между засевшими в укрытии военными и атакующей стороной.
То, что в софийкиной квартире побывали незваные гости, стало понятно сразу, как только мы подошли к ней. На пороге были разбросаны какие-то вещи, входная дверь висела на одной петле. Тётя Света потянула за ручку и мы вошли внутрь. В нос ударил тошнотворный запах разлагающегося мяса.
- Риба у холодильнику пропала,-на украинском пояснила мама Софийки.
Мы последовали за ней на кухню. Там, на кафельном полу, скорчившись в неестественной позе, лежал солдат. Чёрным цветом на его шее застыли ручейки крови. Лицо и руки мертвеца стали матово-синими и распухшими от жары. В его глазах, ноздрях и приоткрытом рту противно копошились мухи. Меня стошнило прямо на мамину одежду.
Тётя Света вытолкала нас обратно из комнаты, выбежала сама и закрыла за собой дверь. Всем хотелось только одного, сделать глоток свежего воздуха. Сломя головы, мы помчались к выходу.
Не знаю, сколько мы пробыли во дворе. Казалось, вся одежда, что была на нас, смердела разложившимся трупом. Но мы должны были выбирать: задохнуться от отвратительного запаха или погибнуть от голода. Наверху, в квартире лежало мёртвое тело. От самой этой мысли становилось плохо. Но там же находилась и еда, без которой нельзя было обойтись. Защитив нос прижатой к нему одеждой, мы вновь поднялись наверх.
- Богдан, ты с девочками побудь в гостиной, тут меньше всего воняет, а мы с тётей Светой наберём картошки, - приказала мама.
Я подошёл к Софийке, взял её за руку и повёл к окну, показать то, что осталось от соседнего дома. После попадания снаряда обвалилась часть квартир верхнего этажа. Оттуда, на оборванной бельевой верёвке, всё ещё свисали, волочась по чёрной от гари стене, детские пелёнки и ползуны.
Внезапно, сзади меня дёрнули за рукав.
- Ти чув це? - софийкины сёстры, Марийка и Руслана, обратились ко мне, сделав удивлённо-испуганные глаза.
Я замолчал. Где-то на лоджии, загружая картофель, шуршали пакетами наши мамы.
- Та нi, нi. Не це. Ось це!, - Марийка показывала пальцем куда-то в направлении родительской спальни.
Я напрягся и вдруг услышал. Тихо-тихо оттуда доносилось кошачье мяуканье.
- У вас ведь не было кошки, -растеряно сказал я сёстрам.
- Так може це якась киця до нас у гостi завiтала,- с озорным блеском в глазах предположила Марийка.
Девчонки позабыв обо всём на свете бросились в другую комнату на плач котёнка.
- Эй, куда вы? Нам ведь велели оставаться здесь, - попытался я вразумить сестёр.
Но Руслана и Марийка не хотели слушаться ничьих указаний. Пьянящая атмосфера родного дома и неприхотливая детское ожидание радости от встречи с милым атрибутом мирной жизни, несли их маленькие ножки по коридорам своей квартиры. Я, не отпуская руки Софийки, последовал за ними.
Руслана и Марийка остановились перед огромным шкафом, изумлённо переглядываясь друг с другом. Кошачье мяуканье доносилось оттуда.
- Бiдолажка! Як же вiн туди потрапив? Мабуть, голодний та ще й пити хоче!, - затараторили сёстры.
Мы с Софийкой, также в недоумении, стояли позади. Две сестрички взялись за дверные ручки шкафа и потянули их на себя.
Ловушки бывают разного рода. Можно положить гранату с вырванной чекой под труп врага. Когда за ним придут товарищи, чтобы забрать тело, прогремит взрыв. Можно поставить «растяжки» из взрывчатки и проволоки на пути следования неприятеля. Результат будет тот же. А можно просто засунуть в шкаф животное, которое будет жалобно звать на помощь, но в любом случае, ему уже не помочь. Неважно, кошка это или собака, они обречены. Двери шкафа окажутся умело заминированными, и любая попытка спасти питомца обернётся жуткой трагедией. Конечно, на такой трюк не клюнут большинство матёрых вояк. Но две семилетние девочки просто не могли знать об этом.
Взрывом Марийку и Руслану разорвёт в клочья. Меня и Софийку отбросит в коридор, и оглушённые, мы останемся лежать на полу, не слыша, как истерично станут кричать наши мамы.
…
Меня зовут Богдан Неседин. Завтра мне исполнится восемь. Я хочу, чтобы ты знал! Война не делит детей на своих и чужих. Пуле или снаряду без разницы, в чью сторону лететь. Тот, кто первым возьмётся за оружие, первым и позовёт смерть в свой дом. Знай: если где-то погибает ребёнок, природа отомстит за него. Это значит, что на другом конце планеты, там, где мирное небо и идиллия, у кого-то не родится долгожданный малыш. Потому что если где-то погибают дети, не бывает в этом невиновных.
Осторожно: мины!
Мы должны были убраться подальше от Иловайска. Этот город стал проклятым. Слишком много крови, людских смертей и горя таил в своих воспоминаниях каждый метр его улиц. Слишком опасной становилась любая проведённая здесь минута. Наши мамы не могли позволить себе потерять самое драгоценное, что у них осталось.
Всякое транспортное сообщение с другими населёнными пунктами отсутствовало напрочь. Решено было идти пешком в сторону мирного Мариуполя, избегая дорог и шоссе, густо набитых военной техникой. Тяжело было пробираться по полям, засеянным кукурузой и подсолнечником. Одежда рвалась и превращалась в лохмотья. Колени и локти были сбиты до крови, а лица изрезаны острыми стеблями.
Через пару часов нашего похода в густой листве лязгнул затвор автомата. В трёх метрах от нас вырисовался силуэт человека, с направленным на нас стволом оружия. Мужчина громко плюнул себе под ноги и выругался:
- Вот дуры-бабы! Куда прёте? Ещё и с детьми малыми. Чуть не положил вас, дурёх.
- Да нам бы подальше уйти отсюда с детками, туда, где не стреляют. Вот в Мариуполь думали,- затараторила моя мама жалостливым голосом.
- Куда ж ты уйдёшь, красавица, если здесь «котёл»? Со всех сторон пушки и танки по нам «лупят». Самим бы выйти из этого пекла. Сейчас если Грады по нам «заработают», совсем жарко станет. Да и заминировано здесь вдобавок всё вокруг. Какой Мариуполь? До него километров сто пятьдесят. Вам с такой обузой,- мужчина кивком головы указал на меня с Софийкой,- дней десять ходу. А вы и час тут не продержитесь. Шли бы вы обратно, пока в «мясорубку» не попали.
И мы пошли. Опять полями, и опять в полном неведении, что с нами будет дальше. Кукуруза и подсолнечник сменялась рапсом, местами выходили мы на незасеянные пустые поля. Очень хотелось пить, но воду экономили, позволяя сделать себе лишь по одному глотку.
Как это произошло, мне трудно сейчас восстановить в памяти. Помню только, что тётя Света куда-то исчезла в один момент. Вернее, сначала был громкий хлопок и сноп огня вперемешку с землёй. А потом, вдруг, нас стало меньше на одного человека.
Это ведь только в фильмах показывают таблички, вкопанные в землю, с надписью «Осторожно: мины!» На настоящей войне никому и в голову не придёт предупреждать врага об опасности.
Мина-лягушка выпрыгивает вверх на полтора метра и разрывается сотней осколков, нашпиговав тело потревожившего её, килограммом металла.
Софийка, следовавшая за своей мамой на некотором расстоянии, остановилась, как вкопанная. Она не могла понять, что произошло. Возможно, она подумала, что мама оступилась и, подвернув ногу, упала. Поэтому, выждав ещё пару секунд, бросилась ей на помощь.
- София, нет! Остановись! - закричала вслед ребёнку моя мама.
Но Софийка больше ничего не слышала. Боязнь того, что что-то может случиться с последним родным человеком на этой планете, заглушила инстинкт самосохранения.
Как прогремел второй взрыв, я помню чётко. Софийка странно, будто в танце, взмахнула руками и опустилась на землю. Мне показалось, что сейчас она полежит ещё немного, как балерина на сцене в финале своего выступления, затем поднимется и одарит публику благодарной улыбкой. Только Софийка больше не вставала. Она так и осталась лежать неподвижно, а взметнувшаяся вверх пыль медленно оседала на её тело.
- Нет, Бодя, нет, - мама крепко держала меня в объятиях, - Ты ей ничем уже не поможешь. Туда нельзя, любимый. Там смерть.
…
Когда играешь в компьютерную игру, случается так, что не можешь пройти какой-то этап сложного уровня. Тебя убивают, или ты падаешь в обрыв, или разбиваешься на автомобиле. Но ты берёшь загрузку и возвращаешься к изначальной точке, чтобы пытаться пройти свой путь заново. Этим-то и отличается война, по полям которой разгуливает самая настоящая смерть, от всего того, что осталось за монитором. Тебе страшно, ты не можешь воспринять утрату близкого человека. Ещё не осознаёшь, что это конец. Что больше ваши глаза никогда не встретятся, а пальцы не коснутся друг друга. У тебя никогда уже не будет возможности услышать, как она произносит твоё имя. В такой момент хочется перезагрузить обстоятельства и пойти другим путём. Ты закрываешь глаза, но открыв, видишь всё ту же картину. Жмуришь снова, затем распахиваешь до боли ресницы, но ничего не меняется. Когда к тебе дойдёт страшная правда о случившемся, в сердце поселится холодная пустота. С ней ты будешь жить, пытаться заснуть и просыпаться среди ночи. Ты станешь гнать её, но она только засядет глубже и нестерпимой тоской будет выжигать тебе душу.
Волк
Волк выл вторые сутки. Гонимые голодом и разрывами снарядов, эти животные мигрировали из обжитых мест в нетронутые войной территории. Когда прекращались обстрелы, среди тревожной тишины по полю раздавался этот одинокий холодный вой. С каждым следующим днём казалось, что он становился ближе, и порой я мог поклясться, что слышал осторожную поступь зверя совсем рядом с нашей ямой. Но мама говорила, что волки боятся людей и никогда не подходят близко.
Кушать стало совсем нечего. Даже ненавистная чесночная паста казалась теперь деликатесом. Когда стемнело, обстрел прекратился. Мама наклонилась ко мне и прошептала:
- Бодя, сиди здесь тихо и никуда не высовывайся. Я схожу в город и попытаюсь раздобыть еду.
- Я с тобой, мам. Я не останусь тут один.
- Сынок, ты должен меня слушать, родной, - она прижала меня к себе, её глаза брызнули чем-то обжигающим . – Я вернусь очень скоро. Только пообещай мне, что никуда отсюда не денешься. Всё будет хорошо, я люблю тебя, мой хороший.
Я смотрел на её лицо, испачканное грязью. По щекам, оставляя позади себя чистую дорожку, катились капельки слёз. Отражаясь в звёздах, они были схожи с осколками стёкол, и я даже испугался, что если мама не перестанет плакать, она может порезаться.
- Обещаю,- только и смог выдавить я из себя, и тоже заплакал.
Крепко поцеловав на прощание, мама ушла. А я остался один, наедине с чёрным небом и бескрайней степью. Один, в яме с запахом свежевырытой могилы. Ночь уставилась на меня своим единственным жёлтым глазом, извлекая из глубин подсознания самые потаённые страхи.
Я где-то слышал, что если проговаривать по порядку цифры вслух, то услышав собственный голос, человек перестаёт казаться себе одиноким и уязвимым. Улетучивается боязнь темноты и даже начинает казаться, что время бежит быстрее обычного. Я начал считать. Как всегда до ста, потому что на этом мои познания чисел заканчивались. Но когда я доходил до этого барьера, то начинал отсчёт заново с единицы, и так, без остановки.
Иногда мне казалось, что я проваливаюсь в сон, а открыв глаза, видел ту же тёмную степь. Как вдруг, в нарисованное чёрной акварелью небо, будто капнули водой, и размазали по бумаге кисточкой. Оно стало серым, а после того, как я сосчитал до ста ещё несколько раз, краешек солнца уже прорвался сквозь горизонт. Скоро должна прийти мама.
Всё произошло неожиданно. Я сидел в яме, обхватив ноги руками, положа голову на колени. Внезапно, над собой услышал рычание. Я завалился на правый бок и посмотрел вверх. В метре, обнажая жёлтые клыки, брызгая слюной, стоял волк. Я закричал и машинально бросил в него комом поднятой земли. Волк отскочил и зашёл с другой стороны. Видимо, обезумевшая от голода тварь, решилась на отчаянный шаг - напасть на человека. Пока в яме со мной находилась мама, он побаивался отпора. Но как только я остался один, зверь решил, что справиться с ребёнком не составит ему труда.
Животное снова оскалило пасть и, сделав выпад в мою сторону, лязгнуло зубами. Я вжался в самое дно нашей ямы и застонал от бессилия. Ещё минута, и тварь готова была броситься вниз, подмяв под себя огромным весом, чтобы подобраться к моему горлу.
Вдалеке прозвучал хлопок. Это остановило волка. Он насторожился и обернулся на выстрел. Через несколько секунд я услышал звук, который не спутать ни с чем. Так противно воет только падающая миномётная мина, когда крутит в воздухе своим опереньем. В сотне метров от меня раздался первый взрыв. Начался миномётный обстрел. Волк, взвизгнув, кинулся прочь. Не понимая, что делаю, подогреваемый страхом, я тоже бросился вон из ямы в направлении города, навстречу маме.
Миномёты били со всех сторон. Каждые несколько секунд в небе появлялась чёрная точка, которая с диким воем приближаясь к земле, падая, разрывалась, выбрасывая в небо чёрно-красный рукав огня и грунта. Я задыхался, мне не хватало воздуха, но продолжал бежать, стараясь уклониться от сыплющихся на голову мин, лавируя между свежими воронками от взрывов.
- Богдан, Богд-а-ан!,- услышал я родной голос.
Мама бежала мне навстречу. На её плече болталась набитая до отказа сумка. Я бросился к ней, позабыв о всякой опасности. Мне казалось, как только я прижмусь к маме, сразу всё исчезнет. Не будет больше взрывов, пропадёт страх, не станет войны.
Ещё один хлопок миномёта, и через несколько секунд чёрная железная муха вновь зависла в небе.
Твой снаряд придёт за тобой беззвучно, но только не мина. Свою мину ты узнаешь сразу. Ты отличишь её по похоронному звуку и запаху смерти. Тебе не увидеть траекторию полёта этого куска металла. Она спустится к тебе прямо в руки, пытаясь завязать с тобой дружбу навеки.
Нас с мамой разделяло расстояние не более десяти метров. Не сговариваясь друг с другом, мы остановились и подняли глаза к небу. Стремительно увеличиваясь в размерах, мина опускалась прямо на нас. Как вкопанный, я молча продолжал наблюдать за ней, а мама с ужасающим криком кинулась ко мне. Она успела закрыть меня своим телом одновременно с тем, как прогремел взрыв.
…
Я лежу в пожухлой августовской траве, широко раскинув руки в стороны. Я гляжу в небо, рассматривая застывшие под солнцем облака…
Мамы больше нет. Она заплатила страшную цену, чтобы подарить мне несколько часов жизни. Моё искорёженное тело – последнее, что увидит, похожее на лисичку, облако.
Вот я и рассказал тебе, как прошли каникулы. Напиши за меня. Пусть все считают это моим последним школьным сочинением на тему «Как я провёл лето». Я - Богдан Неседин. Завтра мне могло исполниться восемь.
